ни родни, ни друзей, а всё равно… Стариков ли на утилизацию, малышню ли на сортировку, или взрослых вдруг тасовать начнут… нет, ни голодом, ни побоями, а вот чем страшно рабство, тем, что в любой день тебя возьмут, увезут от своих и больше никогда ты их не увидишь. А потому считай любую семью, куда тебя ввели, своей. И мужчина, привезённый в «сером коршуне» в чужо село, входит в назначенный ему управляющим дом, кланяется старшей женщине в этом доме и с этого мига он — муж и отец в этой семье. Потом сочтутся родством и свойством с соседями, решат, кто его братья, сёстры, племянники и племянницы, и одна мольба: чтоб не увезли, дали дожить свой срок здесь. А с детьми как… тоже видел. Как вытряхивают из машины перепуганных малышей со свежими клеймами на красных воспалённых лобиках, и как женщины толпятся поодаль, выглядывая своих, а как отъедет машина, кидаются к детям, расхватывают их, своих и чужих, но тоже с этого мига своих. Ведь счёт сволочи из Рабского ведомства ведут на штуки. Десять детей увезено, десять привезли, а те, не те… и куда делись не привезённые? Увезли в другие посёлки, или не прошли сортировку и утилизированы… Сволочи, где же твоя справедливость, Огонь Великий?!

Гаор резко вывернул руль, входя в поворот. Нет, навидался он. Как бы «Серого коршуна» передать? Эх, аггел копчёный, неужели никак не получится? Статью о Седом он писал, не думая, не надеясь на печать, а так, выполняя приказ человека, спасшего ему жизнь, а здесь уже думает. «Нет, — осадил он в который раз сам себя, — не надейся и не рассчитывай». Статья должна быть готова, но не жди, а то свихнёшься. Серую пустоту он к себе больше не подпустит, но и надеяться, что в очередной раз въедет на стоянку заведения, а там Стиг… нет, подарили тебе Матери-владычицы и Судьба-сестра чудо, так будь благодарен и не требуй, и не надейся… Как он слышал когда-то? Никому не верь, ничего не бойся, ни о чём не проси. Да, именно так. Слышал это на «губе» от одного опытного сидельца, что и до армии посидеть успел, и на «губе» был не впервые. А можно и короче. Не верь, не бойся, не проси. На «губе» это было в самый раз. А здесь?

Постепенно Гаор успокоился, да и дорога требовала внимания, а «Серый коршун»? Нет, ничего он здесь не может сделать, значит, и нечего сердце рвать. Лучше подумай, а не заночевать ли тебе в этом посёлке? В прошлый раз ты в хороший дом попал. И рассказали интересного, и покормили хорошо, и ночью приласкали. А о том, что потом после твоих ночёвок бывает, что народятся мальцы и девчонки с рыжинкой, и какова их судьба будет… не думай, не рви сердце. Тебе оно ещё понадобится. Мужайтесь, худшее впереди.

Аргат

Автодром экстремальных трасс

Весна, 4 декада

«Они передвигаются столь медленно, что их движение становится незаметным и позволяет застигать жертвы врасплох». До чего же хороши старинные изречения. Вот так, помаленечку, потихонечку, собирая камушек к камушку и даже крупицу к крупице, создадим величественную мозаичную картину. И никогда не знаешь, что и где ухватишь.

Венн Арм любил и умел водить машину. И искренне считал, что сумасшедшие гонки по автодрому или старым давно не ремонтировавшимся и потому опасным шоссе — лучший способ расслабиться, очистить голову от мелких обыденных тревог и мыслей, успокоиться и поразмыслить. Глаза, руки и ноги делают своё дело, а голова — своё.

Итак, проблема человеческих ресурсов. Спасибо Огню, но, если бы дела Таррогайна бы не было, его стоило бы самому инициировать. Смешно, но опять всё сошлось на бастарде Юрденала. Парень умеет вляпываться в чужие операции, оказываясь в самом центре, и так, что без него не обойтись. Жаль, сразу не уточнил, какие это случайные подработки у сержанта-ветерана Гаора Юрда. Знал бы тогда, что он журналист… Хотя нет, операция готовилась слишком давно, и менять её было бы поздно. Но Огонь справедлив: получив рабство, парень получил и доступ к весьма интересной и недоступной другим журналистам информации. Интересно, каким образом родич сумел связаться с ним? И вот тоже… случайное совпадение…

…Визит действительного академика, профессора, не формального, а фактического главы философского и исторического отделов в отделении гуманитарных наук почтенного Варна Арма застал его врасплох. Меньше всего он этого ожидал. В конце концов, брат-бастард деда — не самая близкая родня. Тем более что дед со своими братьями особых отношений не поддерживал. Но и отказывать необычному визитёру не следовало. И для сохранения внешней конфиденциальности по-родственному встретились в его личной городской квартире.

Смотрелся профессор достаточно импозантно, вполне соответствуя своим званиям, оценил коньяк, безошибочно определив его происхождение.

— Кроймарн? Вот не ожидал, что он ещё сохранился.

— Да, — кивнул он и мягко вздохнул: — Остатки былой роскоши.

Профессор задумчиво кивнул, пригубил коньяк.

— Слишком многое стало остатком.

Он невольно насторожился.

— А о ещё большем осталась только память, — задумчиво продолжал профессор. — И скоро её будет некому хранить.

— Есть архивы, музеи, галереи, — осторожно возразил он.

— Вещи мертвы. Заключённая в них память жива, пока есть люди, — профессор поверх рюмки внимательно посмотрел на него. — Вы часто бываете в замке Армонтин? — И не дожидаясь его ответа. — А ведь это память вашего рода. И целой эпохи в нашей истории.

— Да, я помню, дед рассказывал мне о вашем решении. Сделать родовой замок общедоступным музеем и этим сохранить род. Остроумное решение, — искренне сказал он. — Но вы правы, я не бывал в замке, — и с извиняющейся улыбкой пояснил: — Я не историк, живу настоящим.

Профессор улыбнулся с горечью и кивнул.

— Да. Но как… — выразительная пауза и последовавшие за ней слова понравились ему сочетанием явного намёка на несказанное и правдой произнесённого, — как умный человек вы не можете не думать о будущем.

С этим нельзя было не согласиться. Ему стало настолько интересно, что он предложил играть в открытую.

— Забота о будущем привела Вас сюда, не так ли?

— Вы правы, — одобрительно кивнул профессор.

— Вас волнует будущее Армонтинов, Армонтов или Армов?

— Меня волнует будущее ургоров. Всего народа. Но теряя сейчас роды, ветви, семьи и даже отдельных людей, мы теряем и весь народ.

— Согласен, но без обновления нет будущего, а обновление невозможно без отмирания всего устаревшего, — сказал он, провоцируя профессора на спор.

— А кто определяет, что устарело? — ответил профессор вопросом.

Разговор становился, ну, очень интересным. О профессоре он